шелковые каверзы обременелой ласточкой склонятся к понизу — один похабный вдох покоит беснующееся пламя, кандилябр, межстрочно костяшки выедая аморалью. мои повады схоронят обнаженные предплечья пагубных недр и зениц, наития переплетаются лишь пред единой меланхоличной панихидой — вплоть пока ласточка хладнокровная не потерпела эскападную растерю смысла — открой рот, любимая, словно разграбленная церковь.