Forward from: Nemolchi.Uz
Хештегом #универсальные5суток мы отмечаем дела, когда мужчины, развращающие детей, вместо уголовной статьи 129 «Развратные действия в отношении лица, не достигшего 16 лет» получают наказание по ст.41-1 КоАО «Сексуальные домогательства» максимум в 5 суток ареста.
Патриархальная культура сформировала убеждение, что насилие сопряжено с применением силы (в русском языке это однокоренные слова, что усиливает связку). Нет следов силы – значит, не насилие. Или, насилие, но несерьёзное. «Радуйся, что не изнасиловали» — могут «поддержать» пострадавшую. А могут и в клевете обвинить. Из-за этого пострадавшие женщины сами могут недооценивать такой вид насилия, укрепляя предубеждение, что страшно лишь насилие с физическими повреждениями (изнасилование).
В публичном дискурсе всё меняется, когда речь заходит о детях. Для того, чтобы общество возмутилось сексуализированным насилием в отношении ребёнка, мужчине достаточно потрогать его за части тела, поцеловать, сказать неприличные слова. В отношении виновного будут требовать пожизненное, химическую кастрацию, смертную казнь или суд Линча (иногда всё вместе). Но как только дело доходит до суда, то... 5 cуток.
Почему так происходит? Полагаю, одна из причин – концептуальное восприятие сексуализированного насилия. В большинстве случаев в уголовной практике сексуализированное насилие воспринимается одинаково как в отношении взрослых женщин, так и в отношении детей — то есть важно, страшно (и доказуемо) только насилие, совершённое с применением силы. Остальное – не так однозначно.
Отсюда игнорирование определения «беспомощное состояние», если насилуют ребёнка до 14 лет. По законодательству Узбекистана изнасилование — это не только акт с применением силы, но и акт с использованием беспомощного состояния потерпевшей (возраст до 14 лет относится к этому). Однако, если 12=13 летняя девочка не оказывала активного сопротивления, действия могут квалифицировать по ст.128 УК, которая предполагает «добровольное» вступление в половую связь. Несмотря на то, что ребёнок до 14 лет не может дать «добровольного» согласия в силу беспомощного состояния по возрасту.
Отсюда игнорирование требования, что сексуальные домогательства в отношении детей до 16 лет нужно рассматривать как развратные действия по статье 129 УК. Ни следователи, ни судьи не хотят сажать на пару лет мужчин, которые говорят «жоним-асалим» незнакомым 6-летним девочкам, или преподавателей, которые поднимают девочек на руки, незаметно трогая их в интимных местах.
Отсюда обесценивание и игнорирование слов пострадавшей, если нет физических доказательств или свидетелей. Законодательно сбор доказательств – обязанность следственных органов. Однако в случаях сексуализированного насилия без физических повреждений и при отрицании вины второй стороной бремя доказывания ложится на пострадавшую. Она должна доказать, что говорит правду: подумать, кто мог быть свидетелем (и убедить их дать показания), проанализировать, могли ли это зафиксировать камеры, вспомнить, были ли намёки в переписке... Когда доказательств нет (каждая женщина, столкнувшаяся с домогательствами, знает, что они чаще всего происходят без свидетелей и не оставляют следов физического насилия) – в лучшем случае виновного ждут #универсальные5суток.
Все эти факторы касаются и сексуальных домогательств в отношении взрослых, и развратных действий в отношении детей. Если в одной точке сходятся отсутствие физических повреждений, свидетелей и доказательств, то, скорее всего, акт насилия не сочтут преступлением и будут рассматривать как административный проступок. Однако, хоть виновные и не получают соразмерного наказания, это остаётся сексуализированным насилием. В отношении детей оно приобретает разные формы, в том числе груминг и сексуальная эксплуатация, за которые в Узбекистане вообще не наказывают.
Необходимо менять концептуальное восприятие сексуализированного насилия, не ограничивая его только физическими следами. Без этого в законах так и будут находить лазейки, чтобы вывести мужчин из-под ответственности за преступления.
Ирина Матвиенко
#НемолчиУз #Законы #Дети
Патриархальная культура сформировала убеждение, что насилие сопряжено с применением силы (в русском языке это однокоренные слова, что усиливает связку). Нет следов силы – значит, не насилие. Или, насилие, но несерьёзное. «Радуйся, что не изнасиловали» — могут «поддержать» пострадавшую. А могут и в клевете обвинить. Из-за этого пострадавшие женщины сами могут недооценивать такой вид насилия, укрепляя предубеждение, что страшно лишь насилие с физическими повреждениями (изнасилование).
В публичном дискурсе всё меняется, когда речь заходит о детях. Для того, чтобы общество возмутилось сексуализированным насилием в отношении ребёнка, мужчине достаточно потрогать его за части тела, поцеловать, сказать неприличные слова. В отношении виновного будут требовать пожизненное, химическую кастрацию, смертную казнь или суд Линча (иногда всё вместе). Но как только дело доходит до суда, то... 5 cуток.
Почему так происходит? Полагаю, одна из причин – концептуальное восприятие сексуализированного насилия. В большинстве случаев в уголовной практике сексуализированное насилие воспринимается одинаково как в отношении взрослых женщин, так и в отношении детей — то есть важно, страшно (и доказуемо) только насилие, совершённое с применением силы. Остальное – не так однозначно.
Отсюда игнорирование определения «беспомощное состояние», если насилуют ребёнка до 14 лет. По законодательству Узбекистана изнасилование — это не только акт с применением силы, но и акт с использованием беспомощного состояния потерпевшей (возраст до 14 лет относится к этому). Однако, если 12=13 летняя девочка не оказывала активного сопротивления, действия могут квалифицировать по ст.128 УК, которая предполагает «добровольное» вступление в половую связь. Несмотря на то, что ребёнок до 14 лет не может дать «добровольного» согласия в силу беспомощного состояния по возрасту.
Отсюда игнорирование требования, что сексуальные домогательства в отношении детей до 16 лет нужно рассматривать как развратные действия по статье 129 УК. Ни следователи, ни судьи не хотят сажать на пару лет мужчин, которые говорят «жоним-асалим» незнакомым 6-летним девочкам, или преподавателей, которые поднимают девочек на руки, незаметно трогая их в интимных местах.
Отсюда обесценивание и игнорирование слов пострадавшей, если нет физических доказательств или свидетелей. Законодательно сбор доказательств – обязанность следственных органов. Однако в случаях сексуализированного насилия без физических повреждений и при отрицании вины второй стороной бремя доказывания ложится на пострадавшую. Она должна доказать, что говорит правду: подумать, кто мог быть свидетелем (и убедить их дать показания), проанализировать, могли ли это зафиксировать камеры, вспомнить, были ли намёки в переписке... Когда доказательств нет (каждая женщина, столкнувшаяся с домогательствами, знает, что они чаще всего происходят без свидетелей и не оставляют следов физического насилия) – в лучшем случае виновного ждут #универсальные5суток.
Все эти факторы касаются и сексуальных домогательств в отношении взрослых, и развратных действий в отношении детей. Если в одной точке сходятся отсутствие физических повреждений, свидетелей и доказательств, то, скорее всего, акт насилия не сочтут преступлением и будут рассматривать как административный проступок. Однако, хоть виновные и не получают соразмерного наказания, это остаётся сексуализированным насилием. В отношении детей оно приобретает разные формы, в том числе груминг и сексуальная эксплуатация, за которые в Узбекистане вообще не наказывают.
Необходимо менять концептуальное восприятие сексуализированного насилия, не ограничивая его только физическими следами. Без этого в законах так и будут находить лазейки, чтобы вывести мужчин из-под ответственности за преступления.
Ирина Матвиенко
#НемолчиУз #Законы #Дети