City Chess

«[…] Я был очень удивлён, когда получил сообщение об этом. У нас с Хансом были отличные контакты последние пять месяцев, он был очень воодушевлён идеей участия. Мы даже договорились встретиться вчера днём, но он не ответил ни на одно из моих сообщений, чтобы обсудить, где и когда встретимся в Париже. Это было очень странно.

Вместо этого, уже вечером наш турнирный директор Себастьян получил от него e-mail — что Ханс никогда раньше не делал. В письме он сообщил, что уже ведёт разговоры с возможным игроком на замену. То есть у него было время поговорить с кем-то на замену, написать письмо, но не ответить мне в WhatsApp. Это выглядело крайне неожиданно, и, признаться, я был озадачен.

В этот момент я даже не стал задумываться о причинах. Если честно, мне было важнее не разобраться, почему он снялся, а быстро найти замену. Это был вечер накануне медиа-дня — у нас уже вылетел Фирузджа, и мы с радостью заменили его на Рихарда Раппорта. А теперь и ещё один участник выпадает. Мы тут же прошлись по мировому рейтингу: шестой — Абдусатторов. Отличный вариант.

Более того, весь медиа-контент по Нодирбеку у нас уже был: фото, карточки, графика — ведь он участвовал раньше. Единственное, пришлось сменить цветовую схему — раньше он был зелёный, теперь синий. Это всё быстро поправимо. Мы сразу написали ему — он ответил моментально, буквально за две секунды. Он уже прибыл в Париж, всё готово. Мы очень рады, что он согласился так оперативно.»

«Я всё ещё не хочу строить догадки. Мы с Хансом подробно обсуждали тему безопасности, когда договаривались об участии. Я прямо сказал ему: „Это в твоих же интересах, чтобы здесь были самые строгие меры, ведь ты хочешь восстановить своё имя, показать, что всё чисто и ты просто играешь в шахматы“. Мы как организаторы, и я лично, как перфекционист, стремимся к тому, чтобы можно было с уверенностью заявить: у нас невозможно жульничать. Мы ввели самые жёсткие меры, какие когда-либо были в шахматах — и сообщили о них Хансу заранее, задолго до турнира. Так что это не могло быть для него сюрпризом.

Буквально за пару дней до старта мы разослали 40-страничный технический документ со всеми деталями. Я сам его не читал, но всё было чётко оформлено от турнирного директора. Связано ли это с его решением — я не могу сказать.»

«Я не могу рассказать о мерах безопасности. Это само по себе уже нарушило бы протокол безопасности. Но скажу одно: жульничество здесь, по сути, невозможно. По крайней мере, со всеми известными методами. Мы рассматриваем даже сценарии уровня ЦРУ. Это не просто „проверка как в аэропорту“, как было на Вейк-ан-Зее. У нас меры уровня шпионских технологий — высочайший стандарт.»

«Как организатор, я всегда открыт к возможностям, я не исключаю ничего. Но нужно понимать: это не закрытый турнир по приглашениям. В основном, игроки проходят квалификацию — через результаты на этапах Гран-при, через мировой рейтинг, победы в крупных турнирах или онлайн-отбор. Если он выполнит один из этих критериев — конечно, он будет приглашён.

Но что я точно могу сказать — сейчас он не получит ещё одну уайлд-карту. Мы уже дали ему шанс, и он отказался в последний момент. Это очень сложно для нас как организаторов — вечер перед медиа-днём, всё уже расписано, а игрок снимается. В следующий раз мы заранее пригласим двух запасных игроков, подготовим весь контент, чтобы можно было быстро подменить, не теряя времени и ресурсов.

Если в будущем он пройдёт квалификацию — мы поговорим с ним напрямую и очень серьёзно, чтобы понять, как избежать подобной ситуации снова. И только тогда рассмотрим возможность участия.»

«Я считаю, что между онлайн и офлайн читерством нет огромной разницы. Да, технически они отличаются — в онлайне игроки могут использовать движок, не выходя из дома, а офлайн — это пронос телефона в туалет или иное внешнее вмешательство. Но морально — это одно и то же. В обоих случаях человек получает помощь извне, что даёт нечестное преимущество над соперником. Это разрушает саму суть шахмат.

Кто-то может сказать: „В онлайне не всё так серьёзно“, но для меня это не так. Просто онлайн труднее поймать за руку. В офлайне — если у тебя нашли телефон или передатчик — всё, ты попался. А в онлайне нужны статистические доказательства, и даже в этом случае у многих остаются сомнения: мол, „а вдруг он просто гений“. Но я уверен: если ты обманываешь в онлайне — ты нарушаешь ту же моральную границу, что и вживую.»

«Я не знаю всех деталей, но насколько я понимаю, он признал, что использовал телефон во время партии. Он сказал: „Да, я проверял во время партии“. И это уже однозначно читерство. Даже если ты не сделал ход из движка, даже если ты просто открыл позицию и взглянул — ты уже получил информацию. Это уже влияет на твою оценку, на ход мыслей, на игру.

В шахматах нельзя проверять свои идеи в движке во время игры. Если ты сомневаешься в своём расчёте, ты должен решать это за доской. Если тебе нужно убедиться — значит, ты уже проиграл как шахматист. Мы не можем превращать игру в соревнование по поиску подсказок.

И мне кажется, три года отстранения — это слишком мягко. Это плохой сигнал. Мы как сообщество должны защищать шахматы. Если кто-то нарушил правила — последствия должны быть серьёзными. Особенно в офлайн-турнире. Это не просто „чит в интернете“. Это пронос телефона в туалет, это нарушение доверия между игроками.»

«Он вернётся через три года? Хорошо. Но будет ли его кто-то приглашать? Я не знаю. Возможно, кто-то решит: „Он был молод, совершил ошибку“. Но я бы был осторожен. Он сказал, что у него было много давления, угроз, что он чувствовал, что не справляется. Это страшно. Может быть, это было его слабостью. Может быть, он не был готов к такому уровню соревнований. Но это не оправдание.

Бывают игроки, которые чувствуют давление, проигрывают — и уходят из шахмат. Или справляются. Но нельзя справляться таким способом. Если ты играешь плохо — терпи, учись, борись. Но не обманывай.»

«В мире шахмат мы слишком мягко относимся к читерам. Слишком много случаев, когда всё сходит с рук. Или даются условные наказания. Это разрушает доверие. Я, например, должен быть уверен, что мой соперник играет честно. Если я этого не чувствую — зачем тогда вообще играть?

И ещё: мы, как шахматисты, должны чётко обозначить границы. Кто-то может сказать: „Он заслуживает второго шанса“. Возможно. Но это должен быть очень долгий и трудный путь. С извинениями, с признанием, с реальной работой над собой. А не просто: „Окей, подожду три года — и вернусь“»